2016 — theARTshop

Джордж Эдвард Вудберри - американский литературный критик и поэт.

Образование

Вудберри родился в Беверли, штат Массачусетс, 12 мая 1855 года. Вудберри (Woodberrys) или Woodburys (Woodburys) - различные написания названия существовали рано утром и, с момента заселения северного побережья, были родом из Беверли и близлежащих портовых городов. Получив подготовку в Эксетерской академии имени Филлипса, он поступил в Гарвардский колледж в 1872 году. Однако по причине плохого состояния здоровья он не смог продолжить учебу в своем классе. В 1875 году он вновь поступил на работу, а в 1877 году окончил учебу. Другим уважаемым членом был тогдашний губернатор штата Массачусетс.

Как прорубить «ОКНО В ЕВРОПУ» и достиг ли Царь тех результатов, которых хотел достигнуть?

Оригинальный фразеологизм используемый в роли метафоры европейской интеграции с подразумеванием Санкт-Петербурга" как «окна в Европу» впервые употребил в 1759 году Франческо Альгаротти (итал. Francesco Algarotti; Венеция — 3 мая 1764, Пиза) (1712– 1764) в «Письмах о России» (1739).

Данное выражение приобрело широкую известность после того, как его в 1833 году использовал в произведении «Медный всадник» (1833) Александр Сергеевич Пушкин

«Природой здесь нам суждено / В Европу прорубить окно»;

 при этом следует ссылка на фразу Альгаротти: «Pétersbourg est la fenêtre par laquelle la Russie regarde en Europe» (« Петербург" – это окно, через которое Россия смотрит в Европу»). В контексте многомерно развиваемой в поэме темы Судьбы («Судьба с неведомым известьем,

Как сзапечатанным письмом») Александр Сергеевич Пушкин, оправдывая воздвижение Невской столицы исторической необходимостью так слагающегося нового русского пути, именует дело царя Петра «сужденным», что придает его инициативам характер роковой необратимости.

о гипотезе М.Г. Талалая, фраза о Санкт-Петербурге" как «большом окнище, вновь открытом на севере, из которого Россия смотрит в Европу», родилась в беседе итальянца с лордом Балтимором. В письме к Вольтеру от 10 окт. 1739 г. Фридрих II, говоря о встрече с лордом, процитирует его высказывание:

«Петербург − это глаз России, которым она смотрит на цивилизованные страны» (Альгаротти Ф. Русские путешествия: Письма о России / Пер. с итал., сост., комм. М. Талалая. СПб., 2006). Не обошлось и без легенд: одна из них рассказывает: когда в 1697−1698 годах царь Петр обучался в Нидерландах, Лефорт пожаловался: «Сидя в сей европейской дыре, не видать Европы». На что Петр, сказавши – «вот тебе окно в Европу!», топором самолично вырубил дыру на пару венцов в глухой стене дома. «Окно в Европу» понадобилось, чтобы превратить русский народ из сухопутного в морской.

Это удалось вполне. В условиях эксперимента и варварскими способами осуществляемогореформаторства, были, с помощью инструментов европейского державоустроения, инкрустированы в самую плоть России такие новинки, как: городское зодчество, открытое всем направлениям, кроме кривого; законотворчество для принципиально нового народа; устроение нового Вечного града наперекор стихиям и здравому смыслу; сакрализация власти при десакрализации церкви (синодальный период начался с превращением клира в чиновников); иной отсчет времени и качественное переосмысление истории; модернизация гражданского шрифта и азбуки; ломка кровно-родственных привилегий и воспитание в нации чувства родства с европейскими народами; выведение научной мысли на простор созидательного энтузиазма; учреждение системы образования; ломка старых манер общения и бытового обихода; внесение новых культурных кодов в светскую жизнь; интенсивное развитие промышленности и торговли.

Рядом со всем этим – потешная евгеника и первый музей – Кунсткамера.

Главный итог: заглянув в европейское «окно», Россия обрела способность особого петербургского самоопознавания и идентификации своей национально-исторической сущности. В спорах западников и славянофилов было замечено, что преобразования Петра носили учебно-миметический характер, о чем говорил в «Дневнике писателя» за 1873 г. Ф. М. Достоевского характеризуя «всю отрицательность сущности петербургского периода», в частности, архитектурную эклектику: «В этих зданиях <…> вы заметите все наплывы всех идей и идеек, правильно или внезапно залетавших к нам из Европы и постепенно нас одолевавших и полонивших» (21, 107). Однако даже для таких ненавистников Невской столицы, как К. Аксаков, было ясно, что европеизм новой жизни на петербургский манер и имманентно развившиеся в ней инородные качества не отменяют высокой историософской миссии Петербурга − быть для Европы и России не только учительным результатом безоглядного утопии... ческого прожектерства, но и обетованием трансцендентной надежды на сбывание Царствия Божьего здесь, в будущем Граде мировой приязни и сердечного сочувствия Другому. Образ «окна в Европу» пережил множество трактовок – от восторженных до сатирических, напр. М. Милонов («Послание в Вену к друзьям», 1818): «Во всем величье на параде / Мы видим нашего царя, / Как он, Европу созерцая, / Иметь мечтая перевес, Спокойно едет на конгресс» (Петербург в русской поэзии. Л., 1988. С. 72); И. Клюшников («Медный всадник», 1835): «Он Россию представляет, / Чрез Европу скачет он» (Там же. С. 125); Б. Фёдоров («Утром пред памятником Петра Великого», 1839): «Ты, мощный, Русь в Европу вдвинул, / Ей царств судьбы решать велел» (Там же. С. 127); А. Григорьев (« Прощание с Петербургом"», 1846): «С твоей претензией – с Европой / Идти и в уровень стоять… / Будь проклят ты…!» (Там же. С. 148); В. Курочкин («Письмо об России…», 1862): «Минуло столетье. Там, где были топи, / Выросли громады западных утопий»; поэт-сатирик видит себя в Городе «европейский модном, азиатски-диком» (Там же. С. 191–193). Особое место в этой коллекции заняло стихотворение А. Яхонтова «Окно в Европу» (1863); оно построено трехчастно: зачин: «Знать, одолел мороз трескучий, / Знать, было на Руси темно, / Коль сильным взмахом царь могучий / В Европу прорубил окно»; результат: «И вдруг шагнули мы далеко, / И заповедное окно / Дыханьем времени широко / Пред нами вдруг растворено!»; вывод: «Как быть? До нового потопу / Не лучше ль силы поберечь? / Не завалиться ли на печь, / Заколотив окно в Европу?» (Там же. С. 193–195). Традиция продолжена и в ХХ в.: В. Брюсов («Петербург», 1912) «Он повернул лицом к Европе / Русь, что смотрела на восток» (Там же. С. 239). Свои итоги трактовки «окна в Европу» Серебряный век подвел в статье В. Ходасевича «Колеблемый треножник» (1921): «…если на бунт бедного Евгения посмотреть как на протест личности против принуждения государственного, особый оттенок получит эта трагедия, если вспомнить, что именно пушкинский Петр смотрит на Петербург" как на окно в Европу; тут вскроется нам кое-что из проклятейшего вопроса, имя которому – Европа и мы» (Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991. С. 201). От блоковской «всеевропейской желтой пыли» («Флоренция», 1909) до строфы из песни А. Городницкого: «На Невском реклама кино, / А в Зимнем по-прежнему Винчи. / Но пылью закрыто окно / В Европу, ненужную нынче» («Ленинградская», 1981) слышна нота разочарования в петровском прорыве в Европу. И уж совсем разгильдяйски звучит эта тема в шлягере «Пост-интеллигент» группы ДДТ «О-па! О-па! / О где же, где же ты, Европа? / Смотрю задумчиво в окно, / Но заколочено оно». Исследователи образов Санкт-Петербурга в литературе ленинградского андеграунда (напр. М. Амусин) отмечают усиление амбивалентного восприятия Города как ослепительно прекрасного и враждебно отчуждающего (А. Битов: «Что за город!... какая холодная, блестящая шутка! Непереносимо!»). В. Маркович отмечает раннюю поэму И. Бродского «Петербургский роман» (1961), где Евгений гоним рекой Невой, гонимой Городом; у С. Стратановского в «Гидроартерии» (1985), «оконная» инициатива Петра встает в один ряд с Беломорканалом и гигантскими стройками века; в поэме Е. Шварц «Черная пасха» (1989) Санкт-Петербург" исчезает в наплыве варваров-скобарей из провинции; аллегорией сатанинских сил предстает монумент Э. Фальконе в стихотворении Б. Ванталова «Застыл курносый корабел» (1975); он же – хтоническое чудовище у М. Еремина («Подобно медной орхидее», 1972). Образ «окна в Европу» успешно дискредитируется в названиях фантастичееких романов и детективов (В. Андреева. Окно в Европу, 2007; М. Ахманов. Окно в Европу, 2010), а также в современной журналистике (Чеурин Г.С. Для чего Пётр Первый «прорубил окно в Европу», построил новую столицу, а своего любимца, Демидова, отправил именно на Урал). Лит. Азадовский К.М. Город и Антигород в поэзии Серебряного века:

Основные тенденции Санкт-Петербург": окно в Россию. 1900−1935. Мат-лы межд. конф. Париж, 6−8 марта. 1997. С. 153−163; Амусин М. «В Петербурге мы сойдемся снова…» (Ленинградская школа прозаиков и Петербургский текст русской литературы) // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. Т. 2. № 2. 1996. С. 180−205; Маркович В.М. Реминисценции «Медного всадника» в ленинградской неофициальной поэзии 60−80 гг. (К проблеме петербургского текста) // ΠΟΛΥΤΡΟΠΟΝ. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. М., 1998. С. 696−708; Осповат А.Л., Тименчик Р.Ф. «Печальну повесть сохранить…». Об авторе и читателях «Медного всадника». М., 1987; Битов А.Г. Пушкинский дом. М., 1989; Перзеке А.Б. «Медный всадник» А.С. Пушкина: концептуально-поэтическая инвариативность в русской литературе XX в. (1917−1930-е гг.). Автореф. <…>д-ра филол. наук. Н. Новг., 2011; Эткинд Е. Олигархическая эстетика // Петербург – окно в Европу / Ed. by N. Baschmakoff, E. Hellberg-Hirn, V. Krivulin, P. Pesonen. [Studia Slavica Finlandensia XIII]. Helsinki: Institute for Russian and East European Studies, 1996. Статья написана по оригинальному тексту К.Г. Исупова