город сквозных дворов Санкт-Петербург

не возвращение. сборник Алексей Холкин Бисэй Алексей ХОЛКИН (БИСЭЙ) (НЕ)ВОЗВРАЩЕНИЕ Wuppertal - Санкт-Петербург 2000 (НЕ)ВОЗВРАЩЕНИЕ Инне Ф. пятница просто так город сквозных дворов гордости на пятак - хватит ли на метро тонет в стакане день город мосты труба Ангел роняет тень - сгорбленная судьба Распахивая настежь облака, отбрасывая тело, как игрушку - ребенок, наигравшийся пока - уходишь в спальню, веря, что подушку тебе поправит теплая рука. КАК Я ОСТАЛСЯ БЕЗ СЕРДЦА когда мне было нечего сказать а слова кружились в воздухе бессмысленные и красивые как бабочки я достал из кармана сердце свое последнее сердце и вдребезги разбил его об эту стальную безысходность вот так я остался без сердца Вообрази себе предместье Парижа... или же - судьбы. Вообрази себе предвестие конца вообще - как звук трубы. Две тени над гнилым заливом, растаявшие так давно... Вообрази себя счастливым или несчастным - все равно. Вообрази надежду, веру, любовь, мечты сгоревшей дым, живую Нотр-Дам химеру, в конце концов - себя живым. Инне Ф. Эхо своим захлебнулось криком. Слов уже нет, но остался голос. Я становлюсь черно-белым ликом в доме, где все зеркала по пояс. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Шизофрения – лишь образ жизни в доме, где все зеркала кривые. ПАМЯТНИК ЛЮБВИ Вот памятник любви - слезы на моём черновике. Храм Бога на крови. И синица мертвая в руке. Пусть. Я не Герострат. Я герой проигранной весны. В путь, маленький солдат. Мы пойдем туда, где нет войны. РЕКВИЕМ УШЕДШЕЙ МОЛОДОСТИ Попугаю Инны Ф. посвящается Я провожу свой век, на кухне сидя - тут попугай мой говорит на идиш и тараканы бегают гурьбой, тут радио в углу хрипит невнятно и пахнет чем-то очень непонятным. Тут если говоришь - то сам с собой, но и себя уже почти не слышишь. Вдыхаешь дым и думаешь, что дышишь. И кашляет бедняга попугай - не по нутру ему марихуана. Вода тихонько капает из крана, произнося по-своему гуд-бай. НАСТУПЛЕНИЕ ВЕСНЫ В НАСТОЯЩЕМ ВРЕМЕНИ разлагающееся тело зимы на рекламном плакате весны - напоминание о том что будет с вашей любовью в настоящем времени но я - наблюдатель для меня последней весны я увижу как настоящее время перейдёт в прошедшее оставшись самим собой и наступит будущее как в итоге все времена приобретут статус абсурда за исключением Future-in-the-Past которое всегда приводило меня в восхищение игнорированием Present А. С. . . . . . . . . . . . . . . я не знаю первую строчку ее знает Карлсон который живет на крыше где-то на Большой Полянке и синий московский вечер ее носят двухметроворостые почтальоны бесконечным последним июнем в неотправленных никем телеграммах и Андрей Рублев играющий Солоницына произносит посмертно ее с экрана для тех кто его не слышит я не знаю первую строчку я не знаю ее ни в лицо ни в спину но я верю в ее существование как в результат простейшего действия на вычитание с которого начинается осень как в то что все мы куда-то приедем даже не забираясь в кузов ржавого безнадежного автомобиля как в то что масса абсолютно одинокого человека величина относительная ибо ему не с кем взаимодействовать и как в то что последнюю строчку я не знаю тоже . . . . . . . . . . . . . . . . 33 июня 1993г. Александровский сад. Москва мне остаётся только дождь и привкус этих крыш железный мне остаётся только дождь бессмысленный и бесполезный мне остаётся только дождь в расколотом хрустальном мире где изречённое есть ложь где проживая ты живёшь но и при свете не найдёшь себя в прокуренной квартире где остается только дождь Сидя на гранитных ступенях набережной Фонтанки Ты стареешь, сливаясь с пейзажем безразличных тебе городов, ты становишься частью, миражем, неприметным Атлантом годов, ты становишься собственной тенью, и однажды не дрогнет вода, когда спустишься ты по ступеням - в никуда в никуда в никуда По улице моей который год... Б. А. По улице моей который год идут собаки с красными глазами... Т. В. По улице моей который год идут арийцы с белыми глазами судьбы моей бессмысленный уход сопровождая мерными шагами О одиночество как твой характер крут - 1 наедине оставшись со вселенной судьбы своей я разнимаю труп - как музыку - легко и вдохновенно Даруй мне пустоту твоих глазниц и похорон концертные мотивы и я забуду вереницу лиц которые до неприличья живы И я познаю как сей мир хорош земную жизнь пройдя до середины в небесную не веря ни на грош и в бога лишь как в лампу Аладдина И вот тогда из темноты за мной придут арийцы с белыми глазами чеканя шаг - и уведут с собой ругаясь непонятными словами

Friday just like that the city of through courtyards of pride is on the penny - enough if the metro is drowning in a glass a day city bridges pipe Angel drops a shadow - a hunched fate Opening the clouds wide open, casting away a body like a toy - a child who has played enough for now - leaves for the bedroom, believing that the pillow a warm hand will correct you. HOW I REMAINED WITHOUT A HEART when I had nothing to say and the words circled in the air meaningless and beautiful like butterflies, I pulled out my last heart from my pocket and smashed it to pieces against this steel hopelessness like this, I was left without a heart Imagine the outskirts of Paris ... or the same fate. Imagine a portent of the end in general - like the sound of a trumpet. Two shadows over a rotten bay, melted so long ago ... Imagine yourself happy or unhappy - anyway. Imagine hope, faith, love, dreams of burning smoke, living Notre Dame chimera, in the end - yourself alive. Inne F. Echo choked with her. There are no words anymore, but a voice remains. I become a black and white face in a house where all the mirrors are waist-high. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Schizophrenia is just a way of life in a house where all the mirrors are crooked. MONUMENT OF LOVE Here is a monument of love - tears in my draft. Temple of God in the blood. And the titmouse is dead in the hand. Let be. I am not Herostratus. I am the hero of a lost spring. On the way, little soldier. We will go where there is no war. REQUIRE OF DIED YOUTH I devote Inna F. to a parrot. I spend my life sitting in the kitchen - here my parrot speaks Yiddish and cockroaches run around in a crowd, here the radio in the corner wheezes indistinctly and smells something very incomprehensible. Here, if you say something, then to yourself, but you almost no longer hear yourself. Inhale the smoke and think you are breathing. And the poor parrot coughs - marijuana is not for him. Water is quietly dripping from the tap, pronouncing good-bye in its own way. SPRING ONCE AT PRESENT, the decaying body of winter on the spring advertising poster is a reminder of what will happen to your love in the present tense but I am an observer for me last spring I will see how the present will pass into the past having remained itself and the future will come and as a result everything times will become absurd, with the exception of Future-in-the-Past, which has always fascinated me by ignoring Present A. S. . . . . . . . . . . . . . I don’t know the first line. Karlson knows her, who lives on the roof somewhere on Bolshaya Polyanka and on a blue Moscow evening. She is worn by two-meter postmen on endless last June in telegrams not sent by anyone, and Andrei Rublev playing Solonitsyna posthumously pronounces it from the screen for those who don’t hear him. I don’t know the first line, I don’t know it either in person or in the back, but I believe in its existence as a result of a simple subtraction action from which autumn begins, as if we all arrive somewhere without even climbing into a rusty body a hopeless car, as if the mass of an absolutely lonely person is a relative value because he has no one to interact with and I don’t know the last line either. . . . . . . . . . . . . . . . June 33, 1993 Alexander Garden. Moscow, I can only rain and the taste of these roofs is iron, I can only rain, senseless and useless, I can only rain in the shattered crystal world where what is said is a lie, where you live, but in the light you will not find yourself in a smoky apartment where there is only rain Sitting on granite on the steps of the Fontanka embankment You grow old, merging with the landscape of cities that are indifferent to you, you become a part, a mirage, an inconspicuous Atlant of years, you become your own shadow, and once the water does not flinch when you lower it I’m walking up the stairs to nowhere and nowhere fateful careless steps accompanying my fate About loneliness as your character is cool - 1 being alone with the universe of my fate I take apart the corpse - like music - easily and inspirationally Give me the emptiness of your eye sockets and funeral concert motives and I will forget a string of persons who are indecently alive And I know how this world is good earthly life having passed about mid-heaven in not believing for a penny and in God only in Aladdin's lamp And then out of the darkness behind me Aryans come with white eyes measured pace - and will lead to a confusing words cursing

текст